Елизавете Федоровне и Валентине Ефимовне Великановым посвящается

Автор: Инна Витальевна Капкаева

Совесть

125 блокадных грамм
Не шумите вокруг — он дышит,
Он живой еще, он все слышит...
Как из недр его вопли: «Хлеба!» —
До седьмого доходят неба...
Но безжалостна эта твердь.
И глядит из всех окон — смерть.

Анна Ахматова

Моя бабушка Валентина Ефимовна Великанова (Яскевич) пережила 871 день ленинградской блокады от начала до конца. Мне удалось в свое время записать ее воспоминания о тех страшных днях и о поступке ее матери Елизаветы Федоровны Яскевич, о котором бабушка не раз задумывалась на протяжении своей жизни.

Валя Великанова (Яскевич)

Увеличенная фотография(JPG, 117,5 КБ)

«Мы жили в блокадном Ленинграде в плохонькой, но отдельной квартире из двух комнат. Когда начались бомбежки, мамина сестра с больным мужем и восьмилетней дочкой переехали к нам из другого района, считая, что если погибать, то всем вместе. К тому же по городу ходил слух, что фашисты не бомбят прибрежные улицы. Не хотят, чтобы снаряды безрезультатно падали в Неву.

Первая военная зима была очень холодная, а отапливать квартиры многим оказалось нечем. Ведь дрова всегда запасали летом, а в июне уже началась война. То, что осталось у нас из дров, мы кололи на лучину, которую жгли вечером.

Однажды ночью в дверь квартиры постучали. Моя мама подошла с лучиной, спросила: „Кто?“. Мужской голос ответил, что привез посылку от отца. Она открыла дверь, на лестнице стоял молоденький офицер с небольшим пакетом в руках. Он сказал, что очень спешит, отдал передачку и убежал. Всей семьей торжественно распаковали посылку и увидели там несколько солдатских сухарей и четыре пачки горохового супа-концентрата. Один сухарь по маленькому кусочку разгрызли сразу, а остальное оставили до утра.

Утром мама сказала, что она ночью думала и решила: девочки обойдут все квартиры по лестнице (четыре этажа) и тех соседей, кто может ходить, пригласят к нам в два часа на обед. Из двух брикетов гороха мы сварим на всех большую кастрюлю супа. Мы согласились. Но легко сказать „сварим“, а как разогреть плитку, что сжечь? И тогда было принято решение пожертвовать бабушкиным креслом из красного дерева, которое ей досталось от родителей. Правда, к нему пришлось добавить еще два венских стула.

На большую кастрюлю надо было много воды. Хорошо, что рядом была река, куда мы, обессиленные от голода, „ходили” ползком под бомбежкой черпать воду из проруби.

Потом мы с сестрой обошли квартиры и пригласили всех, кто открыл дверь. Не помню, сколько пришло человек, но сидели за круглым столом, накрытым белой скатертью, и ели горячий гороховый суп, вкуснее которого не было ничего в жизни. Надо было видеть просветленные лица обедающих!

Кстати, две наши соседки, присутствующие на этом пиршестве, здравствуют до сих пор. И когда мы списываемся (все живем теперь в разных городах), обязательно вспоминаем тот обед.

А еще я не могу забыть о своей военной мечте: мне так хотелось попробовать хоть маленький кусочек того, довоенного, вкусного хлеба! И какое это было счастье, когда после войны эта мечта осуществилась!

...Долгие годы не перестаю думать, почему мама так поступила: не оставила все брикеты супа для своей голодающей семьи, а устроила праздник соседям. И почему мы все сочли ее решение единственно правильным».

1 апреля 2015