Наша Победа. Моя история

Хочу рассказать о жизни и боевом пути своего родного деда — Дмитрия Федоровича Орлова и привести воспоминания его дочерей: моей матери Раисы Дмитриевны Кучко (в девичестве Орловой) и моей тети Эммы Дмитриевны Орловой.

Дмитрий Орлов родился 8 ноября в 1907 году в Туле.

С 1932 по 1939 годы он служил в кавалерийской части на 15-ой погранзаставе в белорусском городе Заславле.

В 1939 году мой дед был переведен на новое место службы в Хакасию. До февраля 1944 года он служил на границах с Китаем и Маньжурией. В начале 1944 года Дмитрий Орлов ушел на фронт. Он освобождал Украину, служил в военной контрразведке в городе Болехов на Западной Украине. В мае 1945 года он был переведен на новое место службы в Литву. Служил в войсках НКВД и боролся с бандитами на территории Литовской ССР. Он умер в 1963 году от тяжелой болезни и похоронен в Вильнюсе. К сожалению, когда я родился, его уже не было в живых.

Дмитрий Федорович Орлов награжден орденами Красного Знамени, Красной Звезды, «Знак Почета», медалями «За боевые заслуги», «За Победу над Германией».

Воспоминания мамы

Когда мы жили в Литве, в наш двор пришла машина, полная убитых людей. Их доставали из машины одного за другим и укладывали прямо у забора. Весь кузов машины был в крови. У многих вместо головы было месиво, и трудно было их опознать. Во дворе собралось множество народа, стоял такой плач, что я помню все, что было, по сей день. Особенно мне было жаль одного мальчика, сына простого милиционера, он учился со мной в одном классе. У них была большая семья, пять детей. Его отец оказался в числе убитых. Родственники убитых искали своих, но многих долго не могли опознать, так они были изуродованы. Я помню, там лежали сразу трое — отец и двое взрослых сыновей. Они прошли всю войну, дошли до Берлина, а тут сложили голову.

Я помню еще такой момент этого события. В подвале НКВД сидели пойманные бандиты, они радовались тому, что произошло. Тогда родственники убитых бросились, оттолкнув охрану, в подвал, и наверно, все бы плохо кончилось для бандитов. Но мой отец преградил толпе дорогу и сказал громко: «Мы не бандиты, суд будет их судить, и они ответят за все!».

Толпа молча разошлась, послушалась. Отец был очень смелым человеком и честным, и все, с кем ему приходилось работать и жить, относились к нему с большим уважением.

Так мы жили, как на войне: то ночная стрельба, то пропажа людей, то выезд отца на захват банды. Однажды бандиты хотели захватить наш город. Это было в 2 часа ночи. Отец только пришел с работы и ужинал, когда началась стрельба. Мы все проснулись от сильного грохота, пули свистели над головами через разбитые стекла. Отец приказал нам лечь на пол, а сам бросился к своим, в здание НКВД. Мама вцепилась в него и не отпускала, мы плакали, но отец убежал. Мы пролежали на полу всю ночь, и только утром пришел отец и рассказал, что произошло. Бандиты получили сведения, что армейских подразделений в данный момент в городе нет, и решили захватить город. Они захватили школу, убили несколько человек и со школы, она была на пригорке, стали обстреливать город. Они знали, что в подвале сидели бандиты, их главари, и надеялись их освободить. Но их планам не удалось сбыться.

Произошел в тот день еще один случай, по которому можно судить о наивности многих людей, приезжающих в эти сложные времена в Литву. Многие думали, что война закончилась и уже нечего бояться. К молодому милиционеру накануне приехала молодая жена из российской глубинки. Молодожены сняли комнату у местной хозяйки. Милиционер был на дежурстве в ту ночь, когда вломились к нему в дом бандиты. Бандит стал угрожать хозяйке и ударил ее. Тут выскочила из комнаты квартирантка и начала на русском языке угрожать и требовать, чтобы они немедленно убирались вон, а то она расскажет мужу о них, так как он у нее милиционер. Бандит вначале опешил от такой наглости, а потом ударил ее по голове рукояткой пистолета. Она упала без сознания, и это спасло ей жизнь. Крови от разбитой головы было так много, что бандиты решили, что она мертва.

Рокишкис — маленький провинциальный литовский городок. Дома маленькие, деревянные, одноэтажные. Важным событием тех лет был сильный пожар — город загорелся сразу с двух сторон. Сгорело много домов в городе, мы все вещи вынесли из дома, закопали в огороде и ждали. Но все обошлось. Говорили, что город подожгли бандиты. Днем они прятались у родственников на хуторах, а ночью убивали и грабили людей, которые работали, как они считали, на новую власть. Однажды отец привез с хутора маленькую девочку, которая случайно осталась жива. Вся семья девочки была убита только за то, что один из родственников работал в городе, в советском учреждении. Ее мать прикрыла корытом, и это ее спасло. Потом эту девочку забрали родственники.

Разные события происходили в городе, которые запомнились. Я помню, как проходил обмен денег. Когда мама узнала, что будет обмен денег, было уже поздно. В магазинах уже было пусто. Мама купила мне куклу да пару платков и все. Вся зарплата отца пропала. Он знал о реформе, но считал, что это секретная информация. Обмен проводился Сбербанком, меняли только небольшие суммы и всего один день. Уже на второй день у сберкасс лежали мешки, полные денег, и мы с ними потом играли.

Еще я помню очень большую радость детства — новогоднюю елку. Шел 1948 год, отец решил устроить нам праздник. Он летал на кукурузнике в командировку в Москву, мама тоже напросилась с ним поехать, и они привезли нам разные елочные игрушки, свечи, цветную бумагу, конфеты и грецкие орехи. Из бумаги мы сами сделали разные украшения для елки. Елку отец привез из леса огромную, она была до потолка и заняла половину комнаты. Мы ее украсили игрушками, конфетами, грецкими орехами, а на верхушку прикрепили огромную звезду. Она была просто чудо как хороша. На елку мы пригласили наших школьных друзей. Родители напекли разных булочек и пирожков, и мы веселились и пили чай. Нас ждал еще один сюрприз — катание на санях по заснеженному городу. Неожиданно тройка белоснежных лошадей, запряженных в сани, подкатила к нашему дому, и вся детвора с криками с восторгом погрузилась в сказку. Незабываемый праздник, устроенный нам нашим отцом, запомнился на всю жизнь. Спасибо тебе, папа!

В апреле 1950 года мы приехали в Вильнюс. Большой город населяло множество людей разных национальностей. Было много поляков, евреев, русских и всего 17% литовцев. Школы были русские, польские и литовские, две русские гимназии имени генерала Черняховского. Впоследствии рядом ему был открыт памятник. Я присутствовала на его открытии, приезжала и жена генерала. Говорили, что она просила разрешить его перезахоронить на родине, но местные власти упросили ее этого не делать, так как он освобождал город и погиб в Литве, как герой. Много лет спустя время показало, что она была права, герои должны покоиться на своей земле.

В городе было много католических храмов, где службы для поляков и литовцев проходили отдельно, было несколько православных храмов. Часто можно было слышать спор между поляками и литовцами о принадлежности города, у всех были свои исторические аргументы.

Вильнюс поразил нас своей величиной и необычной архитектурой. Война не затронула центр города, только у вокзала были разрушения. Особенно сильные разрушения в Вильнюсе были в районе улицы Горького, ее правой стороны. Когда-то там было еврейское гетто, и немцы сожгли и уничтожили его вместе с людьми.

В Вильнюсе мы поменяли несколько квартир. Вначале поселились у вокзала. Потом отцу предложили квартиру в центре города, в большом кирпичном доме на 5-м этаже. Квартира была большая, три большие комнаты, кухня, ванная, паровое отопление, только в ванной бачок подогревался дровами, и еще была очень маленькая комнатка, где поселили моего брата.

В нашем подъезде жили очень разные люди. На 3-м этаже жила семья замминистра сельского хозяйства Глобай, у них было трое детей, наши ровесники. На 2-м этаже жила семья замминистра финансов И. Павлова. Мы все подружились и ходили в гости. Все жили небогато, даже иногда занимали друг у друга деньги до зарплаты.

Отец часто приглашал в гости военного прокурора города Соколова, он был до войны разведчиком, знал хорошо китайский и японский языки и под видом монгольского купца проникал в Маньчжурию и добывал необходимые сведения. В доме у него была огромнейшая библиотека, и многие книги были на иностранных языках. Он знал отца еще до войны, и уже тогда они были большими друзьями.

К нам в гости приходил и первый секретарь ЦК компартии Литвы Науялис с женой Марией, с ним отец познакомился еще в Рокишкисе. Когда к нам приходили гости, отец выпекал бесподобные пирожки и угощал друзей. О пирожках отца ходили легенды. Еще в молодые годы, до войны, он работал в знаменитых булочных купца Филиппова в эпоху нэпа в Туле.

Все приходили с женами, играли в лото или в карты и любили петь песни. Почему-то в послевоенные годы люди любили петь песни, даже переписывали тексты песен друг у друга в блокноты. Министром МВД Литвы, где служил отец, был генерал-майор Юозас Марцианович Барташюнас. Он хорошо знал отца со времен войны и очень уважал его за честность и порядочность. Нам повезло, что нас окружали достойные уважения люди.

Воспоминания тети Эммы

Наши истоки

Мы все родились в поселке Новое поле Заславского района Минской области Белоруссии. Родители поженились в 1932 году. Папе, Дмитрию Федоровичу Орлову в это время было 25 лет, маме, Елене Игнатьевне Жовнер было 18 лет.

Наша мама сирота, родилась в июне 1914 года. Ее взяла на воспитание бедная деревенская семья по фамилии Жовнер из деревни Кривое село Минской области. В приемной семье было уже 8 своих детей и они взяли из сиротского дома еще трех — мою маму, ей было всего 3 месяца, девочку Женю и мальчика.

Многие бедные крестьяне в то тяжелое время брали детей, так как в царской России за это помогали продуктами и деньгами. После Октябрьской революции все выплаты отменили и многие повезли детей сдавать обратно в приют. Повезла сдавать троих приемных детей и семья Жовнер, но приняли только мальчика. Правда через месяц, мальчика захотели вернуть обратно, но он к тому времени умер от брюшного тифа. Многие дети тогда умирали в детдомах от голода и болезней.

Мама в 14 лет стала комсомолкой, и ее хотели послать на учебу в вечернюю школу. Но все тогда голодали, и маме предложили уйти от хозяина и работать в офицерской столовой. Там она и познакомилась с нашим отцом — бравым кавалеристом, который, красиво сидя на лошади, с шашкой на боку, лихо подъезжал к столовой. Он навсегда покорил ее сердце.

В 1929-1939 годах отец служил в кавалерийской части на погранзаставе в селе Новое поле недалеко от города Заславль. Застава охраняла границу СССР с Польшей. Служба была не легкой. Постоянно заставу поднимали по тревоге. С польской стороны часто нарушали границу, и отец почти все время был на службе. Жены пограничников занимались воспитанием детей, а также учились в вечерней школе.

В 1934 году отца послали на учебу в Харьковское кавалерийское пограничное училище НКВД, которое он успешно окончил. В конце 1939 года отец получил назначение на новое место службы — на границу в Хакасию. В начале 1940 года наша семья отправилась в дальний путь. Мне было тогда 7 лет, Гале — 5 лет, Рае — 3 года, Виктору — 2-3 месяца. Мама очень переживала и не хотела с малыми детьми ехать, особенно зимой, но отец настоял. Так мы избежали еще больших бед, которые выпали на долю тех, кого мы покинули. После войны, навестив родных, мама узнала о печальной участи семей пограничников и всей заставы.

Никто из них не выжил. Застава держалась недолго, ее быстро смяла немецкая атака. Некоторые пограничники, чтобы спасти детей, сажали их и своих жен на лошадей, и те скакали к лесу, но пулеметные очереди настигали их в пути. Вспоминая те года, я с грустью смотрю на чудом уцелевшую фотографию тех безмятежных довоенных лет, где на полянке, прижавшись друг к другу, расселась веселая стайка ребят, детей пограничников. Там молодая наша мама, я, Галя и наши друзья. Какими мы были в тот день счастливыми!

На Дальней заставе

Из Новосибирска по железной дороге мы отправились до Абакана (Хакассия), далее в Таштып.

Отец был отличным наездником. Искусством езды на лошади он владел в совершенстве еще с детства и очень любил лошадей. У него был очень красивый породистый конь, которого звали Орлик.

Мы любили смотреть как наш отец, гордо сидя на лошади, обучал новобранцев. Многие молодые солдаты никогда не ездили верхом на лошади и очень их боялись. А на границе они были единственным средством передвижения.

Учение проходило так: отец на лошади был в центре, держал веревки и поворачивал свою лошадь в нужную ему сторону, а солдаты на лошадях скакали вокруг него, держась за другой конец веревки. Лошади то спокойно шли по кругу, то переходили в галоп. У отца был в руке бич, и если кто-то нарушал или сбивался с ритма, то доставалось и лошади, и седоку. Мы сидели на заборе и смеялись. Было очень забавно видеть такую оригинальную технику учебы. Зато все очень быстро учились и становились настоящими кавалеристами.

Война

Запомнилась ночь на 22 июня 1941 года. Отец пришел со службы и сказал маме, что началась война с Германией. Помню, как мама и отец стояли у окна, горела тускло керосинка, и папа сказал ей, что, как и многие офицеры, подал рапорт, попросился добровольцем пойти на фронт, и еще говорил, что война не будет долгой. Никто в ту ночь не спал, и нам, детям, стало очень страшно, хотя мы тогда еще не знали, что означает это слово — «война».

На второй день уже многие семьи провожали на фронт своих близких — отцов, сыновей и дочерей. Рапорт отца не был принят, ему ответили, что пока его отложили, а сам он необходим на границе. В военном городке было много детей, отцы которых ушли воевать в первые дни войны. Я помню семью Ашурковых. После того как их отец ушел на фронт, его сын Спартак создал отряд из детей, которые помогали семьям, чьи отцы воевали.

Будни пограничной жизни

Зимой 1942-1943 годов мы снова отправились в путь. Завернули нас в тулупы и платки, погрузили в открытый кузов машины, и мы отправились в долгий путь по горным дорогам.

Приехали на заставу, где-то недалеко от Минусинска. Вокруг горы, непроходимая тайга. Деревянный двухэтажный дом, две большие комнаты и кухня. На первом этаже жили пограничники, на втором мы. Женщин было всего две — мама и кухарка.

Зимой, чтобы набрать воды, вырывали в снегу траншеи к роднику, и по этому ходу полз пограничник с ведром, набирал воды и полз обратно. Таких ходок он совершал множество. И когда полностью наполнял водой огромный бак, установленный на санях, вез на заставу. И так каждый день. Продуктов было мало, и мы постоянно голодали.

Однажды пограничники приручили медведя. Вначале он приходил ежедневно к кухне, и ему давали поесть. Потом ему все понравилось, он стал совсем ручным, но мы его все же боялись. Но с медведем случилась беда: его застрелил присланный из штаба молодой офицер. Когда он подъезжал к заставе, то наш медведь бросился со всех ног его встречать — всегда так делал, чтобы получить вкусненькое. Испугавшись, офицер убил мишку из пистолета. Все были очень расстроены, мы плакали. Этот офицер в дальнейшем сам попросился о переводе, так как ему стало тяжело налаживать контакт с подчиненными, которые его просто ненавидели.

Снова в путь

Шел 1943 год. Мы переехали жить в поселок Игнашин на берегу Амура, где располагался пограничный отряд. Граница с Китаем проходила по Амуру, а Маньчжурия была оккупирована Японией. Половина реки считалась принадлежащей Японии, половина — нам. Когда плыл японский катер по Амуру, то японцы часто ставили пластинку с русской песней, особенно часто включали «Катюшу».

Часто на границу доставлялись японские перебежчики-шпионы. Им одевали мешки на головы и вели в штаб. Когда мы спрашивали у отца, почему у них голова в мешке, то он нам говорил, что японцы сильно бегают и, если снять мешок, убегут. Мы ему верили.

«Продавай все, спасай детей!»

В начале 1944 года отец ушел на фронт, и мне не удалось с ним проститься. Для мамы наступили очень трудные дни. Вещи потеряли свою цену и смысл. Золото менялось на муку и крупу. Отец писал матери: «Продавай все, спасай детей!».

Мы до войны жили хорошо. У нас было много дорогих вещей, и благодаря им мы не умерли с голоду. Забыть эти годы просто невозможно. Отец, когда уходил на фронт, не успел оформить нам аттестат, и мы остались без пайка, который полагался семье офицера.

Работы для мамы на заставе никакой не было, да к тому же она сильно заболела и чуть не умерла. Чтобы маму спасти, ее отвезли в больницу на другую заставу, и мы долгое время жили одни. Помогали соседки, варили нам супы и каши. Потом вернулась мама и привезла мешок сухарей, которые она насушила нам, когда лежала в больнице, из белого хлеба, который отдельно давали ей, так как она была очень слабенькой. Мама тайком сушила сухари для нас.

Тяжкая доля легла на плечи нашей мамы. Ей тогда не было и 30 лет. Мама продала и обменяла на еду все ценное, что у нас было, но все равно этого не хватало, и мы сильно голодали. От отца не было никаких известий, и мы готовились к худшему. Осенью 1944 года Рая пошла в 1-й класс, а Галя — во 2-й. Голодные, плохо одетые, мы, как могли, старались хорошо учиться. В классах было очень холодно, и дети каждые 15 минут грели руки у печки, в которую бросали сырые поленья. Писали на газетах и старых брошюрах. Учебники переходили из одних рук в другие.

С нового года в школе ученикам стали выдавать по маленькому кусочку хлеба. Рая вспоминала позже, как она старалась половинку кусочка этого хлеба отнести маме, но у дома ее поджидал всегда голодный младший брат, и она отдавала хлеб ему, так как он сильно плакал и просил. Чтобы не замерзнуть, мама сходила к начальнику заставы и попросила привезти нам дров, так как наступили холода. Дрова привезли, это были сырые бревна, и нам пришлось их пилить самим.

Мы ели жмых и овес. Каждый день после школы нас ждала лепешка из нечищеного овса, от нее была сильная изжога, но другой еды просто не было. На карточки нам на всех выдавалась половина буханки хлеба и маленький довесочек. И кто первый добегал до мамы, которая несла хлеб, тот получал этот довесок. Волшебный запах этого хлеба я помню до сих пор.

Время шло, а от отца не было писем. Приходили похоронки на заставу, и мама была в отчаянии, не знала, жив ли отец и как жить дальше. Нужда и голод постоянно стояли у порога нашего дома и ждали, кто кого одолеет. Тут соседка, жена молодого офицера, стала просить маму отдать им в дочки Галю. Детей у них не было, а Галя им очень нравилась. Они уезжали служить на другую погранзаставу, и мама решила Галю отдать, спасти хоть ее от голодной смерти. Галя уехала вмести с ними, но вскоре вернулась. Она сильно скучала, плакала, и они вынуждены были привезти ее назад.

Как-то мама договорилась, и нам разрешили приходить на солдатскую кухню, когда солдаты поедят. Галя, Рая и Виктор, все втроем, с котелком, каждый день направлялись за кашей. Галя стыдилась и просила Раю сходить на кухню, а сама с братом ждала ее на пригорке. Повар брал котелок и большим черпаком накладывал дымящуюся перловую кашу. Иногда каша была пшенная, и тогда ее было значительно меньше. Когда Рая показывалась на горизонте, Галя и Виктор были уже рядом. Нужно было еще мужество, чтобы донести кашу домой. Обычно Галя и Виктор просили чуть-чуть попробовать, а потом их трудно было остановить. Поэтому Рая иногда не давала им, и только дома мама делила кашу всем поровну. Летом старшие дети с погранзаставы организованно отправлялись в тайгу на сбор лесных ягод для фронта. Из ягод варилось варенье. Жили в шалашах и палатках. Было много змей и комаров, но все относились к этому ответственно.

Письмо от отца

В мае 1945 года мы получили письмо от отца. Он служил в военной контрразведке города Болехов на Западной Украине, и написал, что скоро заберет нас к себе, как только сможет. И мы стали готовиться в путь. Отец прислал за нами солдата и продукты. В конце июня пришло письмо уже с другого места службы — город Утены, Литва. Чтобы оформить все необходимые документы, мама упросила одного офицера, он ехал в центр в Читу, и отдала ему за это отцовские хромовые сапоги.

Наконец мы тронулись в путь. Поезд люди брали штурмом, и попасть в вагон было нереально. Помогла нам одна женщина. Ее за деньги заранее посадил в поезд проводник, и она заняла нам места. Людей было в вагоне много, даже на полу сидели, на крыше вагона тоже. Ехали до Москвы примерно семь суток. На вокзале нас встретила тетя Катя и солдат, которого прислал отец. Когда мы снова сели в поезд, солдат стал просить маму его отпустить, так как он не видел свою мать с начала войны, а она жила в Москве. Мама согласилась.

Литва

Мы проезжали мимо разрушенных войной городов: Вязьма, Смоленск, Орша, Минск, а также мимо бывших деревень и поселков. Вокзалов в городах не было, одни стены, к которым прижимались люди со своим скарбом и детьми в ожидании поездов. Было много инвалидов без ног и рук. Многие из них ходили по вагонам и просили у пассажиров милостыню. Вместо деревень чернели одни трубы печей.

В Вильнюсе нас должен был встретить отец, но он опоздал, и мама на свой страх и риск отправилась в путь сама. До города Утены шел поезд, и мы забрались в товарный вагон. Там сидели одни литовцы, языка мы не знали и молчали. У нас уже не было никакой еды и денег. Литовцы ели и смотрели на нас, а мы на них. Затем на какой-то остановке сели еще пассажиры. К нам подсела молодая полька и предложила с ней поесть. Дала нам хлеба, сала и по яйцу. Мы смотрели на маму и ждали разрешения взять это угощение. Эта женщина ехала домой из концентрационного лагеря и сама много пережила. Даже тяжкие испытания, выпавшие на ее долю, не смогли убить в ней чувства доброты и сочувствия к другим, незнакомым ей людям.

Встреча с отцом

Наконец доехали до места, но нас опять никто не встретил. Мама оставила нас на вокзале, а сама пошла искать воинскую часть. Возле нас, детей, появились какие-то мужчины с телегой и стали предлагать на русском языке отвести нас к отцу. Мы стали грузиться. Все наши вещи умещались в один чемодан и сумку. Тут внезапно подъехал уазик, вышел отец и эти «добрые дяди» моментально исчезли. Отец погрузил нас в машину и повез в город. А в это время мама на грузовой машине ехала нам навстречу. Так произошла наша встреча с отцом.

Отец привез нас к себе домой. Он жил в центре города, в двухэтажном большом доме, на первом этаже. Там были три комнаты и большая кухня. Электрический свет был только днем, ночами горели свечки. Квартира была очень чистая, с мебелью. Все это подготовила для нас хозяйка этого дома, литовка. Она занимала маленькую квартиру на 1-м этаже. С ней проживали ее старая больная мать и дочь, наша ровесница Ирена.

Возвращаюсь к нашему приезду. Помню хороший обед из солдатской кухни, его нам принес ординарец отца, его звали Иван Патока, молодой еще паренек, лет 19. Он плохо слышал, так как был контужен во время операции по захвату в лесу бандитского убежища. О его подвиге писала газета, и он очень этим гордился. Газету он нам часто читал. Помню начало статьи: «Красноармеец Патока заметил в кустах двух бандитов...» Это было так часто, что мы стали его дразнить, выучив всю статью назубок. Он хватал ремень и носился за нами вокруг стола. Было смешно и больно, когда ему удавалось кого-нибудь из нас поймать.

Вначале нас нужно было как-то приодеть, и мама вместе сходила на склад американской помощи. Отец приказал ей взять там только самое необходимое, так как было много нуждающихся людей. Мама взяла пальто себе и мне, кое-какую обувь для всех нас. Моему братику не нашлось ничего. Мы начали жизнь с нуля. Мама пошла на рынок и была поражена обилием продуктов на возах. Война как бы прошла стороной и пощадила этот край. На нее смотрели со всех сторон настороженно и при попытке что-либо купить тут же отворачивались. В дальнейшем мама ходила на базар с нашей хозяйкой.

Отец приказал маме нас одних никуда не пускать, так как это было небезопасно. Ночами мы слышали стрельбу в городе, и нам было страшно. Когда вечерело, мы обязательно закрывали ставни на засов. Были случаи, когда в окна бросали гранаты. Отец приходил поздно, а иногда его не бывало сутками. В городе часто хоронили убитых солдат, говорили, что их убили бандиты.

Хотя нам не разрешали далеко уходить от дома, мы, привыкнув к свободе, не понимали и не принимали всерьез ту опасность, которая витала вокруг. Однажды, не спросясь, мы с нашей новой подругой Иреной отправились в лес. Когда мы набрали ягод и уже собрались возвращаться, увидели вооруженных автоматами людей — это были бандиты. Мы стояли от них далеко — между нами была поляна — и молчали. Потом один из бандитов что-то крикнул, и эта девочка к ним подошла. Они долго с ней говорили о чем-то, потом ушли. О чем она с ними говорила, мы так и не узнали. Возможно, один из бандитов ее знал — как оказалась позже, ее отец тоже был в банде. Так мы избежали смерти или еще чего хуже. Когда об этом узнал отец, он был в гневе. Буквально несколько месяцев назад были похищены дети у одного офицера. За их освобождение бандиты потребовали выпустить своих главарей. Им отказали, и детей бандиты расстреляли.

1 сентября мы пошли в русскую школу, учеников было мало, учителей не хватало. У Раи учительницей была молодая девушка, которая пережила все ужасы немецкого концлагеря и чудом выжила. Ее психика была до того расстроена, что она, часто за малейшую провинность, хватала ученика за волосы и била его головой о парту. Моя сестра запомнила этот ужас на всю жизнь.

Нас тоже могли расстрелять

Вскоре отца перевели, и мы переехали в Лаздияй. Дом, где мы жили, окружал забор, вокруг которого ходил охранник с ружьем. Там располагалось еще большое двухэтажное здание милиции и отдел НКВД, где был начальником наш отец. Так как в русской школе города было только три начальных класса, то меня и Галю отвезли в Каунас, в интернат для детей военных. Персонал интерната был, мягко говоря, недоброжелателен к детям и подворовывал. Детей плохо кормили и обижали, зная, что родители далеко и не смогут их защитить.

Когда учебный год закончился, за нами прислали грузовую машину, но нас не взяли, так как машина пришла уже переполненная людьми, которые ехали из Каунаса в Лаздияй. Там было много всяких людей: некоторые ехали в гости, другие работать, много было всякого народа из разных мест, отставных военных. В дальнейшем мы поняли, какая судьба у нас могла быть. Машину на полпути остановили бандиты и всех, кто в ней находился, расстреляли.